Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Do I dare
Disturb the universe?
In a minute there is time
For decisions and revisions which a minute will reverse.

— The Love Song of J. Alfred Prufrock
BY T. S. ELIOT

…

S’io credesse che mia risposta fosse
A persona che mai tornasse al mondo,
Questa fiamma staria senza piu scosse.
Ma percioche giammai di questo fondo
Non torno vivo alcun, s’i’odo il vero,
Senza tema d’infamia ti rispondo.

Let us go then, you and I,
When the evening is spread out against the sky
Like a patient etherized upon a table;
Let us go, through certain half-deserted streets,
The muttering retreats
Of restless nights in one-night cheap hotels
And sawdust restaurants with oyster-shells:
Streets that follow like a tedious argument
Of insidious intent
To lead you to an overwhelming question ...
Oh, do not ask, “What is it?”
Let us go and make our visit.

In the room the women come and go
Talking of Michelangelo.

The yellow fog that rubs its back upon the window-panes,
The yellow smoke that rubs its muzzle on the window-panes,
Licked its tongue into the corners of the evening,
Lingered upon the pools that stand in drains,
Let fall upon its back the soot that falls from chimneys,
Slipped by the terrace, made a sudden leap,
And seeing that it was a soft October night,
Curled once about the house, and fell asleep.

And indeed there will be time
For the yellow smoke that slides along the street,
Rubbing its back upon the window-panes;
There will be time, there will be time
To prepare a face to meet the faces that you meet;
There will be time to murder and create,
And time for all the works and days of hands
That lift and drop a question on your plate;
Time for you and time for me,
And time yet for a hundred indecisions,
And for a hundred visions and revisions,
Before the taking of a toast and tea.

In the room the women come and go
Talking of Michelangelo.

And indeed there will be time
To wonder, “Do I dare?” and, “Do I dare?”
Time to turn back and descend the stair,
With a bald spot in the middle of my hair —
(They will say: “How his hair is growing thin!”)
My morning coat, my collar mounting firmly to the chin,
My necktie rich and modest, but asserted by a simple pin —
(They will say: “But how his arms and legs are thin!”)
Do I dare
Disturb the universe?
In a minute there is time
For decisions and revisions which a minute will reverse.

For I have known them all already, known them all:
Have known the evenings, mornings, afternoons,
I have measured out my life with coffee spoons;
I know the voices dying with a dying fall
Beneath the music from a farther room.
So how should I presume?

And I have known the eyes already, known them all—
The eyes that fix you in a formulated phrase,
And when I am formulated, sprawling on a pin,
When I am pinned and wriggling on the wall,
Then how should I begin
To spit out all the butt-ends of my days and ways?
And how should I presume?

And I have known the arms already, known them all—
Arms that are braceleted and white and bare
(But in the lamplight, downed with light brown hair!)
Is it perfume from a dress
That makes me so digress?
Arms that lie along a table, or wrap about a shawl.
And should I then presume?
And how should I begin?

Shall I say, I have gone at dusk through narrow streets
And watched the smoke that rises from the pipes
Of lonely men in shirt-sleeves, leaning out of windows? ...

I should have been a pair of ragged claws
Scuttling across the floors of silent seas.

And the afternoon, the evening, sleeps so peacefully!
Smoothed by long fingers,
Asleep ... tired ... or it malingers,
Stretched on the floor, here beside you and me.
Should I, after tea and cakes and ices,
Have the strength to force the moment to its crisis?
But though I have wept and fasted, wept and prayed,
Though I have seen my head (grown slightly bald) brought in upon a platter,
I am no prophet — and here’s no great matter;
I have seen the moment of my greatness flicker,
And I have seen the eternal Footman hold my coat, and snicker,
And in short, I was afraid.

And would it have been worth it, after all,
After the cups, the marmalade, the tea,
Among the porcelain, among some talk of you and me,
Would it have been worth while,
To have bitten off the matter with a smile,
To have squeezed the universe into a ball
To roll it towards some overwhelming question,
To say: “I am Lazarus, come from the dead,
Come back to tell you all, I shall tell you all”—
If one, settling a pillow by her head
Should say: “That is not what I meant at all;
That is not it, at all.”

And would it have been worth it, after all,
Would it have been worth while,
After the sunsets and the dooryards and the sprinkled streets,
After the novels, after the teacups, after the skirts that trail along the floor—
And this, and so much more?—
It is impossible to say just what I mean!
But as if a magic lantern threw the nerves in patterns on a screen:
Would it have been worth while
If one, settling a pillow or throwing off a shawl,
And turning toward the window, should say:
“That is not it at all,
That is not what I meant, at all.”

No! I am not Prince Hamlet, nor was meant to be;
Am an attendant lord, one that will do
To swell a progress, start a scene or two,
Advise the prince; no doubt, an easy tool,
Deferential, glad to be of use,
Politic, cautious, and meticulous;
Full of high sentence, but a bit obtuse;
At times, indeed, almost ridiculous—
Almost, at times, the Fool.

I grow old ... I grow old ...
I shall wear the bottoms of my trousers rolled.

Shall I part my hair behind? Do I dare to eat a peach?
I shall wear white flannel trousers, and walk upon the beach.
I have heard the mermaids singing, each to each.

I do not think that they will sing to me.

I have seen them riding seaward on the waves
Combing the white hair of the waves blown back
When the wind blows the water white and black.
We have lingered in the chambers of the sea
By sea-girls wreathed with seaweed red and brown
Till human voices wake us, and we drown.

---

fck…

@темы: спуники и среда их обитания

---

Завтра будет день – непременно пятница,
раскаленный воздух, песок в горсти.
Я умею строить такие матрицы,
из которых выхода не найти.

© Кот Басё

---

За эти новогодние праздники я, кажется, устала отдыхать.
Семья, родные края, вкуснющая еда, катание с гор на санках…
И всё было прекрасно, если не думать о том,
что 11 января выходить на работу :|

---

ради чего ты живешь?

@темы: мыследумы

---

– Как в целом у тебя? – бросила в мой бокал два кубика льда Лара.
– Не так как в кино: работы много, любви мало.
– Но роль-то у тебя главная?
– Скорее второго плана.

© "В каждом молчании своя истерика"

@темы: спуники и среда их обитания, мыследумы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Коротко о главном

Вообще, я тут продала душу дьяволу,
а мне даже поговорить об этом не с кем.
Зачем так жить – не понимаю.

@темы: мыследумы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

“The first fall of snow is not only an event, it is a magical event.
You go to bed in one kind of a world and wake up in another quite different,
and if this is not enchantment then where is it to be found?”

-J.B. Priestley

@темы: мыследумы

---

30-е августа <1819>.

Во второй раз привожу солдат к шах-зиде, он их берет на исповедь поодиночке, подкупает, не имеет ни в чем успеха и бесится.

Наиб-султан. Зачем вы не делаете, как другие чиновники русские, которые сюда приезжали? Они мне просто объявляли свои порученности.

Я. Мы поступаем по трактату и оттого его вам не объявляем, что вы лучше нас должны его знать: он подписан вашим родителем.

Наиб-султан. Если Мазарович будет так продолжать, поезжайте в Тейрань.

Я. Мы не по доброй воле в Таврисе, а по вашему приказанию.

Наиб-султан. Видите ли этот водоем? Он полон, и ущерб ему невелик, если разольют из него несколько капель. Так и мои русские для России.

Я. Но если бы эти капли могли желать возвратиться в бассейн, зачем им мешать?

Наиб-султан. Я не мешаю русским возвратиться в отечество.

Я. Я это очень вижу; между тем их запирают, мучат, до нас не допускают.

Наиб-султан. Что им у вас делать? Пусть мне скажут, и я желающих возвращу вам.

Я. Может быть, ваше высочество так чувствуете, но ваши окружающие совсем иначе: они и тех, которые уже у нас во власти, снова приманивают в свои сети, обещают золото, подкидывают письма.

Наиб-султан. Неправда; вы бунтуете мой народ, а у меня все поступают порядочно.

Я. Угодно вашему высочеству видеть? Я подметные письма ваших чиновников имею при себе.

Наиб-султан. Это не тайна; это было сделано по моему приказанию.

Я. Очень жаль. Я думал, что так было делано без вашего ведения. Впрочем, вы нами недовольны за нашу неправду: где, какая, в чем она? Удостойте объявить.

Наиб-султан. Вы даете деньги, нашептываете всякие небылицы.

Я. Спросите, дали ли мы хоть червонец этим людям; нашептывать же им ни под каким видом не можем, потому что во всех переулках, примыкающих к нашим квартирам, расставлены караулы, которые нас взаперти содержат и не только нашептывать, но и громко ни с кем не дают говорить.

Наиб-султан. Зачем вы не делаете, как англичане? Они тихи, смирны. Я ими очень доволен.

Я. Англичане нам не пример, и никто не пример. Поверенный в делах желает действовать так, чтобы вы были им довольны, но главное, чтобы быть правым перед нашим законным государем императором. Однако, ваше высочество, позвольте мне подойти к солдатам, чтобы я слышал, как ваши чиновники их расспрашивают.

Наиб-султан. Мои чиновники дело делают, и вам до них нужды нет.

Я. Я имею большое подозрение, что они свое дело делают не чисто, как обыкновенно. Они, когда были от вас посланы в нашем присутствии расспрашивать русских об их желании, только что проповедовали им разврат, девками и пьянством их обольщали; когда же мы подошли, то убежали со стыдом. Между тем нам не позволено было ехать на мейдан и отобрать просящихся идти в отечество. Потом, когда вы велели, чтобы я своих людей привел сюда и чтобы прочих солдат привели из баталиона, которые по выходе из моей квартиры были захвачены, я сделал вам в угодность, своих привел третьего дня, их тщательно расспрашивали, никто из них обратно не перешел к вам; но людей, которых имена у меня записаны, которые объявили мне свое желание быть посланными в Россию, которые были захвачены и вы приказали их мне представить налицо, мне их вовсе не показали. Ныне я опять пришел согласно с вашею волею; вот — мои люди, а прочих мною требуемых нет. Притом же ваши четыре чиновника поодиночке каждого из солдат, что я привел, берут на сторону, уговаривают, и бог знает как уговаривают, а мне вы даже не позволяете быть к ним ближе.

---

---

ненавижу себя

---

Сделала себе новый дизайн дневника. Ничего лишнего, спокойные холодные цвета, птичка на аватарку.
На тот момент мне очень хотелось укрыться снежным одеялом и не просыпаться до весны. Или вообще никогда
Желание никуда не делось, в общем-то, только уже не такое сильное. Скорее, знаете, укрыться, но не спать, а поглядывать так лениво, одним глазом, на окружающий мир…

Короче, мне очень нравится этот дизайн.

---

История о том, как Лис читает книги или "завтра очень рано вставать"

- Ну всё, Лис, спать.
- Угу.
- Не "угу", а давай баиньки!
- Да дай дочитать главу! Вот, всего пара абзацев осталась!
- Пара абзацев, но потом - сразу спать!
- Угу.

Два часа спустя:
- ...
- М?
- ...
- Что? Что такое? Я почти...
- Четыре. Часа. Утра.
- Блять.
- "Угу"

:С

@темы: немного о шушпанчиках..., спуники и среда их обитания

---

Friedrich Schiller – The Gods of Greece

Боги Греции (1788)

В дни, когда вы светлый мир учили
Безмятежной поступи весны,
Над блаженным племенем царили
Властелины сказочной страны,-
Ах, счастливой верою владея,
Жизнь была совсем, совсем иной
В дни, когда цветами, Киферея,
Храм увенчивали твой!

В дни, когда покров воображенья
Вдохновенно правду облекал,
Жизнь струилась полнотой творенья,
И бездушный камень ощущал.
Благородней этот мир казался,
И любовь к нему была жива;
Вещим взорам всюду открывался
След священный божества.

Где теперь, как нас мудрец наставил,
Мертвый шар в пространстве раскален,
Там в тиши величественной правил
Колесницей светлой Аполлон.
Здесь, на высях, жили ореады,
Этот лес был сенью для дриад,
Там из урны молодой наяды
Бил сребристый водопад.

…

Этот лавр был нимфою молящей,
В той скале дочь Тантала молчит,
Филомела плачет в темной чаще,
Стон Сиринги в тростнике звучит;
Этот ключ унес слезу Деметры
К Персефоне, у подземных рек;
Зов Киприды мчали эти ветры
Вслед отшедшему навек.

В те года сынов Девкалиона
Из богов не презирал никто;
К дщерям Пирры с высей Геликона
Пастухом спускался сын Лето.
И богов, и смертных, и героев
Нежной связью Эрос обвивал,
Он богов, и смертных, и героев
К аматунтской жертве звал.

Не печаль учила вас молиться,
Хмурый подвиг был не нужен вам;
Все сердца могли блаженно биться,
И блаженный был сродни богам.
Было все лишь красотою свято,
Не стыдился радостей никто
Там, где пела нежная Эрато,
Там, где правила Пейто.

Как дворцы, смеялись ваши храмы;
На истмийских пышных торжествах
В вашу честь курились фимиамы,
Колесницы подымали прах.
Стройной пляской, легкой и живою,
Оплеталось пламя алтарей;
Вы венчали свежею листвою
Благовонный лен кудрей.

Тирсоносцев радостные клики
И пантер великолепный мех
Возвещали шествие владыки:
Пьяный Фавн опережает всех;
Перед Вакхом буйствуют менады,
Прославляя плясками вино;
Смуглый чашник льет волну отрады
Всем, в чьем кубке сухо дно.

Охранял предсмертное страданье
Не костяк ужасный. С губ снимал
Поцелуй последнее дыханье,
Тихий гений факел опускал.
Даже в глуби Орка неизбежной
Строгий суд внук женщины творил,
И фракиец жалобою нежной
Слух эриний покорил.

В Елисейских рощах ожидала
Сонмы теней радость прежних дней;
Там любовь любимого встречала,
И возничий обретал коней;
Лин, как встарь, былую песнь заводит,
Алкестиду к сердцу жмет Адмет,
Вновь Орест товарища находит,
Лук и стрелы - Филоктет.

Выспренней награды ждал воитель
На пройденном доблестно пути,
Славных дел торжественный свершитель
В круг блаженных смело мог войти.
Перед тем, кто смерть одолевает,
Преклонялся тихий сонм богов;
Путь пловцам с Олимпа озаряет
Луч бессмертных близнецов.

Где ты, светлый мир? Вернись, воскресни,
Дня земного ласковый расцвет!
Только в небывалом царстве песни
Жив еще твой баснословный след.
Вымерли печальные равнины,
Божество не явится очам;
Ах, от знойно-жизненной картины
Только тень осталась нам.

Все цветы исчезли, облетая
В жутком вихре северных ветров;
Одного из всех обогащая,
Должен был погибнуть мир богов.
Я ищу печально в тверди звездной:
Там тебя, Селена, больше нет;
Я зову в лесах, над водной бездной:
Пуст и гулок их ответ!

Безучастно радость расточая,
Не гордясь величием своим,
К духу, в ней живущему, глухая,
Не счастлива счастием моим,
К своему поэту равнодушна,
Бег минут, как маятник, деля,
Лишь закону тяжести послушна,
Обезбожена земля.

Чтобы завтра сызнова родиться,
Белый саван ткет себе она,
Все на той же прялке будет виться
За луною новая луна.
В царство сказок возвратились боги,
Покидая мир, который сам,
Возмужав, уже без их подмоги
Может плыть по небесам.

Да, ушли, и все, что вдохновенно,
Что прекрасно, унесли с собой,-
Все цветы, всю полноту вселенной,-
Нам оставив только звук пустой.
Высей Пинда, их блаженных сеней,
Не зальет времен водоворот:
Что бессмертно в мире песнопений,
В смертном мире не живет.

— Иоганн Кристоф Фридрих фон Шиллер / Friedrich Schiller

ENG

Translated by E. A. Bowring

WHILST the smiling earth ye governed still,
And with rapture’s soft and guiding hand
Led the happy nations at your will,
Beauteous beings from the fable-land!
Whilst your blissful worship smiled around, 5
Ah! how different was it in that day!
When the people still thy temples crowned,
Venus Amathusia!

When the magic veil of poesy
Still round truth entwined its loving chain,— 10
Through creation poured life’s fulness free,
Things then felt, which ne’er can feel again.
Then to press her ’gainst the breast of love,
They on Nature nobler power bestowed,
All, to eyes enlightened from above, 15
Of a god the traces showed.

There, where now, as we ’re by sages told,
Whirls on high a soulless fiery ball,
Helios guided then his car of gold,
In his silent majesty, o’er all. 20
Oreads then these heights around us filled,
Then a dryad dwelt in yonder tree,
From the urn of loving naiads rilled
Silver streamlets foamingly.

Yonder Laurel once imploring wound, 25
Tantal’s daughter slumbers in this stone;
From yon rush rose Syrinx’ mournful sound,
From this thicket Philomela’s moan.
Yonder brook Demeter’s tears received,
That she wept for her Persephone, 30
From this hill, of her loved friend bereaved,
Cried Cythera, fruitlessly!

To Deucalion’s race from realms of air
Then the great Immortals still came down;
And to vanquish Pyrrha’s daughter fair, 35
Then a shepherd’s staff took Leto’s son.
Then ’tween heroes, deities, and men
Was a beauteous bond by Eros twined,
And with deities and heroes then
Knelt in Cyprus’ Isle mankind. 40

Gloomy sternness and denial sad
Ne’er were in your service blest descried;
Each heart throbbed then with emotions glad,
For the happy were with you allied.
Nothing then was holy, save the fair; 45
Of no rapture was the god ashamed,
When the modest Muse was blushing there,
When their sway the Graces claimed!

Palace-like, then smiled your temples all,
Ye were honored in the hero-sport 50
At the isthmus’ crown-clad festival,
And the goal the thundering chariots sought.
Beauteous dances that a spirit breathed
Circled round your altars bright and fair;
Round your brows the crown of triumph wreathed, 55
Garlands graced your fragrant hair.

Thyrsus-swingers’ loud Evoë then,
And the panther-team that shone afar,
Welcomed him who rapture brought to men;
Fauns and Satyrs reeled before his car! 60
Round him sprang the Mænads’ raving crew,
While their dances showed his wine’s great worth,
And the host’s full cheeks of tawny hue
Pointed to the cup with mirth.

In those days before the bed of death 65
Stood no ghastly form. Then took away
From the lips a kiss the parting breath,
And a genius quenched his torch’s ray.
Even Orcus’ rigid judgment scales
By a mortal’s offspring once were held, 70
And the Thracian’s spirit-breathing wails
E’en the angry Furies quelled.

Once again within Elysium’s grove
Met the happy shade his joys so dear;
Lover faithful found his faithful love, 75
And his path regained the charioteer;
Linus’ lute gave back each wonted strain,
Admet clasped Alcestis to his heart,
And Orestes found his friend again,
Philoctetes found his dart. 80

Nobler prizes then the wrestler crowned,
Who the arduous path of virtue pressed;
Glorious workers then of deeds renowned
Clambered up to join the spirits blest.
All the band of silent gods the while 85
Bowed to him who summoned back the dead;
From Olympus’ height the twin-stars’ smile
O’er the waves the pilot led.

Beauteous world, where art thou gone? O, thou,
Nature’s blooming youth, return once more! 90
Ah, but in song’s fairy region now
Lives thy fabled trace so dear of yore!
Cold and perished, sorrow now the plains,
Not one godhead greets my longing sight;
Ah, the shadow only now remains 95
Of yon living image bright!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Гера. Огрызок.

Тепло и шершавость бетонной поверхности под рукой,
Следы босых ног под слоем строительной пыли и песка,
Неторопливые, ленивые танцы и тихий смех под любимую музыку,
Объятия и безумства под звездным августовским небом…
Гера была счастлива.

Они сидели на крыше многоэтажки, наблюдая за танцем огней нескромного города:
тот раскрывался перед ними во всей красе, обнажал свою натуру и не спешил прятать свои пустынные улицы в предрассветный туман.
Это было обычное здание с грязными подъездами, стены которых были истерзаны пошлыми надписями и краткими выжимками из жизни проживавших некогда здесь людей,
но Он и Она сейчас были выше всего этого, в другом мире, созданным ими же. Они были там, где металлические кости здания выпирали и сплетались вместе,
чтобы стать каркасом для лент и гирлянд, где прораставшие в кирпичах зародыши дерев и трав становились символом надежды и упрямства, где оставленные дождем лужи отражали звезды.

Это было обычное здание и необычное место, место которые было только их и имело Значение. Пристанище.
Они нашли его случайно, хотя Лир отказывался называть это "случайностью" и предпочитал слово "судьба".

@темы: мысли н.а.л.н., Сны, где рождаются Долины, начинающий адепт литературных наук