Until the rules become background noise
Вот решила написать...За окном гудели машины, слышался топот прохожих, чьи-то голоса… Город жил своей жизнью, тогда как четыре уже пожилые дамы, сидели в комнате, отделанной зеленным бархатом. Здесь было много книг, камин, дорогое вино и ароматный чай на столе и соответствующие запахи – кто бы мог поверить, что именно здесь, в этой комнате эти четыре женщины собирались каждые рождественские праздники на протяжении вот уже четверти века. Так что, несмотря на то, что комнатка-гостиная была на втором этаже, а на первом было литературное кафе, атмосфера была удивительно приятной и уютной, даже сказочной: радио, которого нигде было видно, тихо, но весело играло какую-то мелодию; бра на стенах и толстый ворчливый камин освещали комнату золотым светом; с картин веяло то морской прохладой, то жаром летнего полдня, на полках танцевала венская бронза.
Это был один из тех вечеров, когда все уже было сказано и разговоры прекратились, и осталась лишь чувство удовлетворения и тихой радости – в такие вечера вспоминались все самые радостные моменты из прожитой жизни, старые друзья и любимые родственники, которых нет рядом, а удивительные мысли не дают заснуть под тихую мелодию в тепле у камина.
Итак, четыре дамы сидели в комнате.
В углу, где зеленый цвет бархата плавно переходил в черный (несмотря на мягкий свет бра), сидела, укрывшись кашемировой шалью, женщина с короткой стрижкой-карэ. В ее руках была сигаретка, он сидела в широком кресле у самого окна, и легким движением кисти сбрасывала пепел сигаретки в блестящую пепельницу. На столике, что стоял тут же, рядом, стояла ее чашечка кофе и небольшая стопочка книг, свежая газета, карандаш и салфеточка. Женщина эта, иногда отрываясь от, видимо, какой-то увлекательной книги, задумывалась, бросала взгляд на подруг, словно хотела что-то понять или спросить, потом вновь возвращалась к чтению. В это время из сигаретки, закручиваясь и танцуя, к потолку летел белый дымок, женщина могла кашлянуть, и две ее подруги ворчали что-то о вреде этой ее привычки. Но М. не слушала и, поправив шаль, могла зачитать (с особым чувством возмущения или восхищения) особо понравившийся ей отрывок.
Недалеко от первой дамы, у стены с картинами и фотографиями, сделанными ею еще в молодости, на диване сидела (а порой и лежала), окруженная фотографиями и альбомами, другая женщина. Рядом с ней устроился и ее старый друг-фотоаппарат, который словно давал советы даме и тайком, с гордостью, смотрел на свои работы. Иногда эта дама вставала, подходила к первой даме с шалью, с какой-нибудь шуткой брала сигарету, а потом, молча, стояла у окна, отодвинув штору. Потом она убирала фотографии и альбомы, аккуратно устраивала своего друга на полку рядом с любимыми книгами и, взяв карандаши, подсаживалась к М. в кресло напротив.
Самая молодая из дам в комнате, чьи рыжие волосы доходили ей почти до пояса, не могла долгое время просидеть на одном месте. Она молча проклинала курящих подруг и клялась выбросить их в окно вместе с их вредными привычками и сигаретами, то и дело бросая на них ворчливые взгляды, тем не менее полные заботы и тепла. К. (которую все просто называли Д.), любила устраиваться у самого камина и смотреть на пляску огня – иногда ей в голову приходила идея разобрать старые письма или же написать новые – и, если ей по какой-то причине не нравилось написанное, ворчливый камин с готовностью проглатывал мятую бумагу. Впрочем, странные идеи приходили в голову этой дамы ничуть не реже, чем другим: и она, похожая на довольную кошку, тоже иногда подсаживалась к двум дамам в креслах и брала книгу.
Самая пожилая из четверки подруг, в чьих темных волосах уже серебряными прядками проступала седина, не могла не накрасить глаза тушью или не подушиться духами. Ее черненький портфельчик всегда был забит договорами, а голова – идеями и планами. Дама всегда была в делах и заботах и при этом страдала неуравновешенностью и быстрой сменой настроения, но, какой бы суетливой не была, была безумно счастлива проводить подобные вечера с подругами и, несмотря на возраст, быстро обслуживала подруг и чаем, и кофе, и даже своей выпечкой. В то время, как подруги после вечернего разговора были заняты своими делами, она молча стояла в темном углу и довольно смотрела на таких, казалось бы, разных, но таких похожих и талантливых подруг и мечтала… А когда М., К. и Д. собирались у столика у самого окна, она подходила к ним, садилась в четвертое широкое кресло и, сначала тихо, а потом громче и громче, начинала песню. И тогда старенькое радио затихало, бра и камин ярче заливали комнату золотым светом, на улице затихали машины и даже останавливались прохожие – четыре подруги пели Песню.
тапочками прошу не бить =)
Это был один из тех вечеров, когда все уже было сказано и разговоры прекратились, и осталась лишь чувство удовлетворения и тихой радости – в такие вечера вспоминались все самые радостные моменты из прожитой жизни, старые друзья и любимые родственники, которых нет рядом, а удивительные мысли не дают заснуть под тихую мелодию в тепле у камина.
Итак, четыре дамы сидели в комнате.
В углу, где зеленый цвет бархата плавно переходил в черный (несмотря на мягкий свет бра), сидела, укрывшись кашемировой шалью, женщина с короткой стрижкой-карэ. В ее руках была сигаретка, он сидела в широком кресле у самого окна, и легким движением кисти сбрасывала пепел сигаретки в блестящую пепельницу. На столике, что стоял тут же, рядом, стояла ее чашечка кофе и небольшая стопочка книг, свежая газета, карандаш и салфеточка. Женщина эта, иногда отрываясь от, видимо, какой-то увлекательной книги, задумывалась, бросала взгляд на подруг, словно хотела что-то понять или спросить, потом вновь возвращалась к чтению. В это время из сигаретки, закручиваясь и танцуя, к потолку летел белый дымок, женщина могла кашлянуть, и две ее подруги ворчали что-то о вреде этой ее привычки. Но М. не слушала и, поправив шаль, могла зачитать (с особым чувством возмущения или восхищения) особо понравившийся ей отрывок.
Недалеко от первой дамы, у стены с картинами и фотографиями, сделанными ею еще в молодости, на диване сидела (а порой и лежала), окруженная фотографиями и альбомами, другая женщина. Рядом с ней устроился и ее старый друг-фотоаппарат, который словно давал советы даме и тайком, с гордостью, смотрел на свои работы. Иногда эта дама вставала, подходила к первой даме с шалью, с какой-нибудь шуткой брала сигарету, а потом, молча, стояла у окна, отодвинув штору. Потом она убирала фотографии и альбомы, аккуратно устраивала своего друга на полку рядом с любимыми книгами и, взяв карандаши, подсаживалась к М. в кресло напротив.
Самая молодая из дам в комнате, чьи рыжие волосы доходили ей почти до пояса, не могла долгое время просидеть на одном месте. Она молча проклинала курящих подруг и клялась выбросить их в окно вместе с их вредными привычками и сигаретами, то и дело бросая на них ворчливые взгляды, тем не менее полные заботы и тепла. К. (которую все просто называли Д.), любила устраиваться у самого камина и смотреть на пляску огня – иногда ей в голову приходила идея разобрать старые письма или же написать новые – и, если ей по какой-то причине не нравилось написанное, ворчливый камин с готовностью проглатывал мятую бумагу. Впрочем, странные идеи приходили в голову этой дамы ничуть не реже, чем другим: и она, похожая на довольную кошку, тоже иногда подсаживалась к двум дамам в креслах и брала книгу.
Самая пожилая из четверки подруг, в чьих темных волосах уже серебряными прядками проступала седина, не могла не накрасить глаза тушью или не подушиться духами. Ее черненький портфельчик всегда был забит договорами, а голова – идеями и планами. Дама всегда была в делах и заботах и при этом страдала неуравновешенностью и быстрой сменой настроения, но, какой бы суетливой не была, была безумно счастлива проводить подобные вечера с подругами и, несмотря на возраст, быстро обслуживала подруг и чаем, и кофе, и даже своей выпечкой. В то время, как подруги после вечернего разговора были заняты своими делами, она молча стояла в темном углу и довольно смотрела на таких, казалось бы, разных, но таких похожих и талантливых подруг и мечтала… А когда М., К. и Д. собирались у столика у самого окна, она подходила к ним, садилась в четвертое широкое кресло и, сначала тихо, а потом громче и громче, начинала песню. И тогда старенькое радио затихало, бра и камин ярче заливали комнату золотым светом, на улице затихали машины и даже останавливались прохожие – четыре подруги пели Песню.
тапочками прошу не бить =)
-
-
04.04.2009 в 21:55-
-
04.04.2009 в 21:57я вас очень люблю.